Глава 22. Расправа
Общие собрания кафедры… Обычно они происходили за закрытыми дверями конференц-зала в присутствии преподавателей и научных сотрудников. Исключение составляли «аспирантские субботы» Шефа, куда могли прийти все желающие.
«Что же это за собрание такое, если собирают всех, да еще строго предупреждают о присутствии?» – озадаченно думал Доктор, направляясь к конференц-залу, у дверей которого обычно вывешивались объявления обо всех предстоящих мероприятиях.
И в этот раз в простенке между приемной Секретаря и входом в конференц-зал висело большое, в четверть ватманского листа объявление о предстоящем «собрании трудового коллектива кафедры по обсуждению персонального дела»… Далее следовала фамилия Отступника.
– Вот уже и дело завели, осталось обвинение предъявить, да приговор вынести, – услышал Доктор вскользь брошенную фразу у себя за спиной.
Но когда обернулся на голос, заметил лишь закрывающуюся с тихим стуком дверь в комнату Секретаря. Заглянуть туда, за дверь, он не решился…
Утром следующего дня в отделениях терапевтического корпуса все кураторы, ответственные за ординаторов, были заняты только одним делом: оповещали персонально каждого, что в половине третьего дня всем следует явиться в конференц-зал на «общее собрание трудового коллектива». И поскольку эта директива исходила лично от Шефа, в назначенное время и в назначенном месте ординаторы первого и второго года собрались под присмотром своих кураторов. На первых двух рядах расположились преподаватели и научные сотрудники кафедры. А Доктор сидел в зале на предпоследнем ряду, незаметно (по крайней мере, как ему казалось) устроившись в самом углу. За двумя столами напротив «зрителей», (как народные заседатели! – подумал Доктор) сидели Завуч и Парторг. Рядом с ними расположился Стукач. Собравшиеся в зале тихо переговаривались между собой, ожидая появления Шефа. Однако первым появился не он, а Отступник собственной персоной, в белой рубашке с галстуком и аккуратно отглаженном белом халате, как и положено ассистенту кафедры терапии. Войдя в зал, он спокойно осмотрелся и, выбрав незанятую половину третьего ряда, уселся в первое от прохода кресло. Наверное, он сел так не специально, но эта половина ряда с единственным занятым местом стала выглядеть как скамья подсудимых. И буквально через минуту (словно выждав паузу) в зал вошел Шеф. Все встали. «Суд» начался…
И начался он с выступления Шефа, который объявил, что у Отступника подошел к концу срок пребывания в должности ассистента кафедры. Но в связи с тем, что тот подал документы для избрания на новый срок, он решил посоветоваться с коллективом.
– Я как руководитель кафедры против его кандидатуры. Но пусть будет так, как решит коллектив, – с пафосом Понтия Пилата объявил Шеф.
– Начнем с сотрудников кафедры. Прошу высказываться!
«Ну, вот и все, – мелькнуло в голове у Доктора, – сейчас его и распнут!»
После этого от лица «трудового коллектива» выступили Завуч и Парторг, обязанные по своему положению откликаться первыми на все инициативы Шефа. Правда, ничего внятного, кроме стандартных формулировок советского периода о моральной неустойчивости, политической незрелости и недостойном отношении Отступника к «трудовому коллективу», никто из присутствующих так и не услышал. А на дежурную фразу Парторга о том, что «он полностью разделяет и поддерживает мнение заведующего кафедрой», в рядах аспирантов, как обычно, послышались перешептывание и нескрываемый смех. И даже на лице Отступника, хмурого до сих пор, появилась слабая улыбка.
«Конечно, что им – аспирантам – папиным любимцам, бояться старого беззубого Парторга-лакея! Ведь каждому уже приготовлено «тепленькое» местечко в НИИ или ведущих клиниках Москвы. И для них защита диссертации (с последующим трудоустройством) давно уже запланирована в самом Министерстве здравоохранения. Поэтому-то и не будут они выступать в роли обличителя Отступника, повинного только в том, что не захотел лишний раз прислужить Шефу. Но и защищать его не будут, ибо в любом советском коллективе публичное обличение и наказание «недостойных» – обычное дело. Ну, а кафедра – это уж точно образцовый пример советского коллектива», – размышлял Доктор, сидя в своем углу. – «И ждут они лишь одного – когда нужно поднять руки, чтобы единодушно проголосовать. Кто захочет попасть в немилость к Шефу? А голосов хватит: вон, сколько ординаторов собрали! Правда, сказать-то им нечего. Ведь Отступника они до сегодняшнего дня не знали, и будут ли они голосовать против него? Не будут, точно».
Но Шеф, сидящий в президиуме «суда», рассчитывал на другое развитие событий. Слушая смешки и перешептывания в зале, он-то знал, что не зря «пригрел» на своей кафедре нескольких сотрудников «из народа». И в приватной беседе с ними, еще до того, как назначить это собрание, объяснил, кому из них выступить первым, а кому потом «поддержать выступление коллег по кафедре». Ну, а назначенные для выступления ораторы, сидя в зале, напряженно ждали момента, когда Шеф подаст им сигнал. Так уж было заведено.
И, по-видимому, этот момент настал, ибо в воздухе повисла неловкая пауза: ведь после Завуча и Парторга никто не торопился высказываться. Все сидели, молчали и ждали, что же будет дальше. Но Шеф, имевший, как принято говорить, «домашнюю заготовку», снова взял инициативу в свои руки.
– Давайте послушаем тех, кто вместе с нашим бывшим сотрудником (он особенно подчеркнул «бывшим», хотя Отступника еще никто не уволил с его должности) учился в ординатуре и аспирантуре. А затем тоже был выбран по конкурсу на преподавательскую работу. Они, как говорят, вместе пуд соли съели.
И, как бы невзначай, добавил:
– У них ведь тоже конкурс на следующий срок подходит…
– Что нам скажет по этому вопросу Ассистент? – обратился для начала Шеф к молодой преподавательнице кафедры, работавшей вместе с Доцентом в отделении для астматиков.
Та встала и вдруг заученно, как на уроке, стала говорить, что Отступник всегда отличался эгоизмом, корыстью и вообще был в их аспирантском коллективе плохим товарищем.
– Я как-то его попросила подменить меня на дежурстве, – вспомнила она вдруг возмущенно, – а он объявил мне, что ничего не будет с этого иметь, и отказался!
Тут она почему-то покраснела, посмотрела в сторону «подсудимого» и, увидев в свой адрес какую-то брезгливую гримасу Отступника, поспешно села на свое место.
– В общем, нехорошо поступил, – подвел итог ее выступления Шеф и спросил:
– Кто еще желает высказаться?
Тут всех прорвало, и Доктор увидел в первых рядах лес поднятых рук, даже в кучке аспирантов, подсмеивавшихся над выступлением Парторга. Каждый торопился показать свою лояльность Шефу и рассказать о «подсудимом» что-нибудь еще. Сколько же всего припомнили Отступнику! И как он с кем-то не поздоровался. И как не присутствовал на чьем-то докладе, хотя и был в это время на работе. И как нагрубил санитарке (которую, по правде говоря, пытался угомонить, когда она с ведром и тряпкой рвалась в больничную палату, где он со студентами осматривал пациентку) … И так далее, и тому подобное, и прочее, прочее, прочее…
А Стукач, сидевший рядом с Парторгом и Завучем, не отрывая головы от стола, торопливо записывал все на бумагу.
«Протокол ведет, сволочь! – понял Доктор, с недоумением слушая весь этот бред. – Я ведь так же мог бы отказаться и от чужого дежурства, и от чужого доклада, и санитарку турнуть из палаты, и с тем же Стукачом не очень любезно поздороваться. Да и с уродом этим, что меня на Новый Год дежурить записал, мог бы разобраться. Ну и что из этого? Лебезить что ли перед всеми!»
Тут он вспомнил суворовское училище, где правоту свою принято было доказывать в кулачном бою, один на один с обидчиком, нередко в присутствии всего коллектива. И никогда не было такого, чтобы все уподоблялись своре собак, пытавшихся загрызть добычу по команде «фас»…
Пока Доктор, задумавшись о прошлом, сидел и вспоминал, сколько раз ему самому доводилось один на один доказывать свою правоту, выступления в зале продолжались. Но вот утих последний «возмущенный» голос, и Шеф встал.
– Давайте послушаем самого претендента на конкурсную должность, – предложил он залу, как бы давая возможность Отступнику возразить что-нибудь на выдвинутые против него обвинения «трудового коллектива».
Но тот встал, не спросив разрешения, и, не проронив ни слова, вышел из конференц-зала, как говорят в таких случаях, с высоко поднятой головой.
– Вот видите, как этот неблагодарный человек реагирует на справедливую критику коллектива, – прокомментировал Шеф, – я лично думаю, что таким на кафедре не место. Но пусть проголосует коллектив! Кто за то, чтобы не допускать его к конкурсу на должность ассистента кафедры?
Руки присутствующих в зале стали подниматься одна за другой. Доктор и не ожидал, что кто-нибудь из кафедральных сотрудников не поднимет руки. Кому захочется попасть в немилость к Шефу? Но вот то, что вдруг стали подниматься руки ординаторов, «мобилизованных» для количества на это собрание, изумило его до глубины души.
«Как можно решать судьбу человека, если ты его совсем не знаешь и никогда с ним дела не имел?» – думал Доктор и вдруг увидел направленные на него в упор глаза Шефа.
Он окинул взглядом зал, увидел лес поднятых рук и медленно поднял свою. А когда Шеф отвернул голову, он, немного подогнув пальцы, приложил руку к виску, как будто у него болела голова. И продолжал сидеть так, пока Стукач подсчитывал голоса. Как сказал бы классик, все смешалось в голове у Доктора. Он вспомнил сразу и отношение к нему Шефа после доноса Стукача, и разговор с Отступником, и свой доклад по испытанию препарата, и неприязнь Завуча. И вдруг, непонятно отчего, пришла в голову неожиданная мысль:
«А ведь следующим могу стать я!»
Но тут, как из небытия, снова прозвучал голос Шефа:
– Кто проголосовал против?
Доктор поднял голову и увидел поднятую выше всех одну единственную руку.
– Один голос против, – подвел итог почему-то не Шеф, а Стукач, занося это в протокол.
И к великому изумлению Доктора оказалось, что голос этот принадлежал молоденькой девчонке из числа ординаторов первого года обучения. Ему никогда так не было стыдно за себя. Но он и не подозревал, как чувствовала себя Ассистент, которой Шеф накануне «посоветовал» выступить против Отступника…
И уже после собрания, когда Доктор выходил из конференц-зала, то снова услышал голос Шефа:
– А вы зайдите ко мне в кабинет!
Доктор оглянулся на голос и увидел, что Шеф обращается к Ассистенту, стоящей рядом с ним с виноватым видом.
